В Даштаке нас проверяют пограничники, за ним маленький
кишлак Бунига, в котором стоит поломанный уазик.
- С паршивой овцы хоть шерсти клок – тихо бурчу, сливая бензин для примуса.
Начало стремительно темнеть и также стремительно вокруг собралась толпа
местных детишек. Дед, хозяин сада на окраине поселка, на мой прямой вопрос
о возможности переночевать у него в огороде отвечает положительно. Со
всеми удобствами устраиваемся под двумя шелковичными деревьями и засыпаем.
19 июля
Всю ночь по поселковой дороге, одновременно исполняющей функции Памирского
тракта, разгуливают местная молодежь, патруль, хозяин сада и его сосед.
Часам к трем ночи наступил решающий этап представления:
- Магоза.. Ээээ, магоза! Магоза.. Ээээ, магоза! – в течение двух часов
нараспев декламировал старик, расхаживая по саду с керосинкой и я уже
стал беспокоиться за нашу судьбу – быть может это призывный клич моджахедам
для расправы над неверными иноземцами?!
К счастью, стало светать и дед, поменяв керосинку на мотыгу, отправился
расчищать арыки. Мы же, довольно скоро добрались до поста перед мостом
через Ванч, приток Пянджа.
Помимо проверки пропусков пограничники делают замечание, касающееся наших
полуобнаженных тел – мол, не дело показывать скромным памиркам мужской
стриптиз. Вообще, из всех таджикских постов только самый первый – на реке
Обихумбоу, перед кишлаком Калайхум – оставил тягостное впечатление. Там
капитан-пограничник просто откровенно нес всякую ерунду, добиваясь, видимо,
«денежного вознаграждения».
За Ванчем ущелье сужается, и по обеим сторонам вздымаются отвесные скалы
почти двухкилометровой высоты (!), изредка прорезанные белыми ниточками
водопадов. Один из таких ручьев падает тонкой водяной пылью прямо на дорогу.
Можно отдохнуть минуту-другую под таким душем, но останавливаться на привал
вне кишлаков, а между ними тут от пяти до пятнадцати километров, практически
негде, к тому же многие участки берега и склонов заминированы – то ли
со времени гражданской войны в Таджикистане, то ли еще раньше. На обеды
в кафе или придорожных столовых рассчитывать не пришлось, прежде всего
ввиду отсутствия оных вне больших кишлаков. Поэтому к полдню все-таки
устроили большой привал в абрикосово-шелковичном саду, объелись фруктов,
и померили Денису температуру (39). 
Проанализировав
сопутствующие симптомы и оценив самочуствие больного, списали на особенности
акклиматизации и потихоньку поехали дальше, подбадриваемые приветствиями
памирских женщин – необычно открытых и любознательных.
Все так же вокруг высокие скалистые склоны, кишлаки
ютятся на мало-мальски пригодных для земледелия участках. Питьевая вода
большей частью есть везде – через каждые пять-семь километров обязательно
попадается или родник или небольшая речка, тем не менее в некоторых поселках
доступна только мутная вода из Пянджа. Так, в семи километрах перед кишлаком
Шидз слева от дороги расположен настоящий оазис – большой сад тутовника,
поливаемый арыками с мутной водой. Здесь бы остановиться, но еще рано,
да и само по себе наличие арыка не гарантирует отсутствие проблем с водой
утром.
Кишлак Шидз – довольно большое село, Пяндж тут не такой стремительный,
как еще полукилометром ниже. 
Сарваршо,
учитель физики у которого мы остановились, говорит, что много лет назад
было землетрясение, в результате которого обвал изменил характер течения
реки в этом месте. Действительно, сразу ниже кишлака русло представляет
собой сплошную лестницу из водопадов – вода с шумом бежит по огромным
камням, сброшенным когда-то со склонов. А теперь мы сидим у широкого разлива,
наблюдаем закат и пробуем самогон из тутовника, приготовленный гостеприимным
хозяином, жуем сам тутовник и строим планы на следующий день.