- Рыба называется риба! – немного подумав, говорит женщина
в придорожной забегаловке, подающая нам к обеду вареные яйца и жаренную
«маринку»: рыбку, которую неподалеку вылавливают в Пяндже мужики. Тут
же, прямо из горы течет нарзан – слабогазированная минералка с характерным
привкусом железа. Набираем полные бутылки и штурмуем очередной блок-пост.
Ущелье
уже не зажато в тесный скальный коридор, впереди широкая долина, то и
дело встречаются живописные водопады как на таджикской, так и на афганской
стороне. Один из них, над поселком Сумджин, падает достаточно мощным потоком
с большой высоты, создавая звук летящего над головой самолета. Очень впечатляет.
Граница здесь - понятие чисто номинальное. Прямо перед нами с дороги сворачивает
большой белый джип с надписью MSDSP и, переехав реку, направляется к афганскому
кишлаку.
MSDSP
– это отличительная аббревиатура организация поддержки и развития горных
обществ фонда Ага-хана. Нынешний духовный лидер исмаилитов Ага-хан IV,
один из богатейших людей планеты, тратит деньги из своего фонда на распространение
исмаилитского вероучения, возникшего еще в середине VIII века после раскола
в шиитском исламе. Именно поэтому мосты над Пянджем, соединяя берега пограничной
реки, будут способствовать восстановлению связи между таджикской и афганской
частями Бадахшана. Эта провинция, составлявшая некогда единое целое, оказалась
расчлененной в 1895 году, когда Россия и Англия подписали договор об установлении
границы по реке Пяндж.
Тогда левый берег отошел к Афганистану, правый – к Бухарскому эмирату,
а при советской власти вошел в состав Таджикистана на правах автономной
области. Площадь территории автономной области, которую теперь называют
Памиром – около 64 тысяч квадратных километров, что составляет почти половину
всего Таджикистана. Населяет ее примерно 130 тысяч человек, говорящих
на девяти языках и, что самое существенное для Ага-хана, являющихся одной
из крупнейших общин последователей исмаилизма. Всего же в мире сегодня
насчитывается более 20 миллионов исмаилитов, которые живут в основном
в Индии, Пакистане, Афганистане, Иране, Танзании, Кении, Ливане и Сирии…
В
Ишкашиме (очередной районный центр) к нам подскакивает мент, говоря, что
неплохо бы зарегистрироваться. Иду в милицию, какой-то капитан дышит на
меня перегаром и несет разную охинею. Говорить с ним не хочется и я просто
смотрю в окно, ожидая пока дежурный перепишет все в свой журнал. Получасовое
торчание у местной почты в надежде отправить телеграмму заканчивается
ничем и, после некоторых приключений, мы заваливаемся спать посреди экспериментальной
фруктово-ягодной плантации за кишлаком Рын.
23 июля
Сегодняшний день богат достопримечательностями и событиями. Сначала Дима
напоминает всем, что неприметный холм справа от дороги является древней
крепостью, построенной в 3 веке до нашей эры. После крепости я различаю
в кустах ободранную доску с надписью «BEH3NH» и, отдав четыре сомони владельцу
канистры, наполняю пару бутылок желтоватой мутной жидкостью, в которой
плавают мухи, волосы и прочий мусор… Втайне надеюсь, что про ослиную мочу
тут не в курсе и нам не придется чистить примус перед каждой готовкой
– достаточно лишь будет процедить горючее через марлю.
Бензин на Памире, как нетрудно догадаться, плохой. И если в Хороге еще
можно заправиться относительно качественным топливом, то выше это становится
настоящей проблемой. О газе, понятное дело, даже речи не может идти –
ни в Душанбе, ни тем более в таджикских провинциях его нет, а везти газовые
баллоны самолетом мы не рискнули.
За Ишкашимом начинаются, наверное, самые интересные места в долине Пянджа.
Мы проезжаем небольшую ГЭС, питающуюся водой из Ишкашимского канала, потом
пересекаем сам канал. Дорога плавно поворачивает на северо-восток (до
этого мы ехали на юг), ущелье расширяется и справа, на афганской территории
вырастают ослепительно белые пяти и шести-тысячники. Горы слева от нас,
если судить по карте, тоже высоки. Но у нас над головами взмывают вверх
только голые скалы. И даже небольшие реки, притоки Пянджа на таджикской
стороне, не образуют долин, а выскакивают прямо к дороге из узких и извилистых
расщелин, пройти по которым
можно только, пользуясь оврингами, которые служат аборигенам традиционными
путями от кишлаков к горным пастбищам. Одна из таких рек в расщелине находится
прямо у кишлака Дархай. Если не рассматривать внимательно скальный лабиринт,
извилистыми кулуарами уходящий вверх, то может показаться, что вода хлещет
из огромной темной пещеры.
Проехав еще немного, натыкаемся на странное сооружение, напоминающее киргизский
мазар, но очень большой. Территория размером с четверть футбольного поля
огорожена каменным забором с украшениями в виде рогов архара. Через два
проема в стене можно разглядеть что внутри. Две огромных кучи архарьих
и бараньих рогов производят впечатление. Видимо, каждый крестьянин считает
своим долгом принести сюда по рогу.
Пяндж
разливается километра на два, у берега много живописных заливчиков, где
вода отстаивается и уже не такая холодная – можно даже искупаться. Купание
очень кстати – наконец-то установилась сухая и солнечная погода, крутить
педалями в такую жару (и это на высоте 2700) становится нелегко. Виктора
и Диму все время приходится поджидать и иногда так долго, что приходится
возвращаться назад, чтобы убедиться, что с ними все в порядке. В итоге
я решаю, что лучше вообще все время ехать позади всех. Жаль, дурацкие
полицейские законы наших стран не позволяют возить радиостанции через
границу – связь между лидером группы и замыкающим не повредила бы.
К полудню мы достигли просто райского местечка – небольшого леса из
ивы, облепихи и массы колючих кустарников в устье реки Дарайхуркин. Сама
речка падает живописным водопадом со скал недалеко от дороги. У самой
же трассы – культурные сооружения советского времени – бетонные арыки
с искусственными водопадиками, беседка, площадка для автотранспорта, мозаики
из камней и плитки. На стенке, огораживающей арык, большая надпись «Рохисафед».
Машин тут, однако, нет – за весь день нам встретился только один 412-й
«москвич» в поселке Шитхарв. Отдохнув, покидаем облепиховый лес, заодно
прощаясь с последними метрами асфальта – теперь ближайшие 150 километров
нас будут ждать разнообразные гравийки, грунтовки, песчанки и стиральные
доски.
Везде,
где бы мы не останавливались на Памире, вокруг тут же собиралась толпа
любопытствующих. Как правило, детишки, но часто и взрослая часть населения
с интересом разглядывала нас. Причем чем дальше мы уезжали от «цивилизации»,
тем непосредственнее становились местные жители, тем меньшее количество
комплексов их сковывало. Так, остановившись за Шитхарвом на обед, мы собрали
целый цирк рядом с собой. Особенно забавляло то, что детишек на этот раз
не было, а вот целая дюжина собравшихся мужчин и женщин непринужденно
делали вид, что просто идут мимо по каким-то своим, разумеется, неотложным
делам. Интересно, что самым смелым из присутствующих оказался мужик явно
моджахедского вида, несколько раз подходивший к нам с вопросами. Содержание
вопросов, возможно, имело какой-то глубокий смысл, но взаимопонимания
не повлекло. Язык моджахеда мы не знали, а его русскоязычный словарный
запас состоял всего из четырех слов, а именно: «курить», «куда», «домой»
и «экспедиция».
Природа вокруг становилась все суровее – снежные шапки афганских гор становились
все ближе, вот и на нашей стороне, где-то впереди показались высоченные
шеститысячники. Один из них, скорее всего пик Энгельса… или Маркса – у
нас с собой только кроки, на которые эти вершины уже не попали. Дорога
также все хуже, расстояния между кишлаками все больше, а зелени уже почти
нет. Еще утром мы разминались на пятиминутках тутовником и спелыми абрикосами,
а сейчас на наших глазах все пространство вокруг начинает превращаться
в каменистую безжизненную пустыню, где только человек силой своего труда
отнимает у нее клочки земли, выращивая пшеницу или ячмень.